Климов проснулся ночью от ноющей боли в сердце, взглянул на спящую жену и принялся растирать левое предплечье. Он надеялся, что его скоро отпустит, но проходили минуты, а легче не становилось. Лоб покрылся испариной, слева в груди будто сдавило клещами и стало трудно дышать… Стиснув зубы, чтобы не стонать, Егор обшарил тумбочку возле кровати. Не дай бог, Нинка проснётся, сама переполошится и весь дом на уши поставит. Он положил таблетку нитроглицерина под язык и упал обратно на подушку. Во сне жена вздохнула, придвинулась к нему вплотную, кладя голову на плечо. Закрыв глаза, Егор гладил Нину по мягким густым волосам, чувствуя, как тиски вокруг сердца понемногу разжимаются. Заснуть снова не удалось, и до рассвета он неподвижно пролежал рядом с женой. Боль отступила, сменившись острым чувством тревоги. Жизнь научила доверять собственной интуиции, которая не раз его выручала. Ища, откуда ветер дует, Егор перебрал в памяти недавние события и не нашёл ничего, за что можно уцепиться, если не брать в расчёт молодёжь. Недавно Настя всех удивила, когда сорвалась в гости к Смирновым, никого не предупредив. Нина не знала, куда бежать: то ли дочку искать, то ли с внуками нянчиться. Те совсем распоясались без матери, отказывались от бутылочки и орали, насколько хватало сил. Нина сама с трудом сдерживала слёзы, но была бессильна помочь малышам.
читать продолжение: «И только смерть разлучит нас.»
|
Когда я получила лс Дамиана, первые минуты три сидела в прострации. Не, я знала, что должен ты быть лучшим, пост прекрасный. Но все же понимают, ждать одно, а получить это другое. Так вот *тут много ора, топота*. Да, дададада! Сотни раз ДА!
Тема, что мы затронули, для обоих тяжела. Страшно вот так «А что Андрюха…. Все». Я готова была на колени встать и просить не убивать его. Каждое предложение держит на взводе эмоций, Каждая фраза заставляет остановиться и вновь ее прочесть. И я читаю, переживаю, порой плачу, готовая тебя убить. Но падаю рядом и заливаю твои колени слезами. А ты спокойно ответишь»Мы это переживем».
Я столько раз тебе говорила, кто ты и что можешь, что порой слова кончаются. Но ты чувствуешь меня! Нам не надо слов, лишь прикосновения и взгляд расскажут все. Все, что ты пишешь это идеальное видение, не только твое, но и мое. Я могу просто сидеть, отдав перо первенства тебе. И ты ни разу не сделаешь так, что не прав. Никогда такого не было. Не будет.
Твоя уникальность в том, что ты не просто слушаешь. Ты слышишь! Мой вздох, мою улыбку, мою грусть. Ты понимаешь мир Нины, а я… Отстреливаю от тебя баб! Меда хотят эти пчелы. Так пусть потрудятся. А Климов навеки останется на ромашковом поле.
Твори! Забирай меня в свой мир. Дай мне там свободу, как ты это делаешь первой буквой, с которой все начинается вновь и вновь.
Я горжусь тобой, Климов. Я люблю тебя…. Твоя Ромашка
(с) Нина |
|
Мария
| 
Бенджамин
| 
Джастин
| 
Джэнни
| 
Сет
| 
Рут
|
|
Кристина принимает все знаки внимания с благосклонностью, и только иногда, когда она возвращается домой под утро, и над Манхэттеном только-только начинает дребезжать рассвет, обливающий улицы розовой краской будто из брандспойта, Крис позволяет себе некоторую сентиментальность. Тогда она садится на краешек кровати в этом одном из своих роскошных платьев или костюмов, смотрит на мирно спящего супруга - Чарли обычно не разбудить и пушкой - и думает о том, как ей повезло. Как она благодарна этому человеку, искренне старающемуся дать ей все и даже больше, человеку большого сердца и широкой души - и как остро, пронзительно в эту секунду она ощущает любовь. Не только любовь к Чарли, даже, скорее, в меньшей степени - нет, любовь и благодарность к этому его чувству и к тому, что он умеет и хочет так чувствовать. Не говорит ли это чувство о Чарли слишком много, так много, что не каждый сможет понять - не раскрывает ли оно всю его натуру, каждый винтик его души, не рассказывает ли о том, как сам он прекрасен и многогранен? Кристина позволяет себе коснуться губами его небритой щеки, а затем уходит в гардеробную - у Чарли слишком тяжелая работа, чтобы можно было будить его среди ночи, повинуясь мимолётному порыву обнять его и прижаться щекой к груди и слушать, как стучит его сильное, большое и доброе сердце.
«Did I hurt you?» Кристина |
Мгновение они смотрят друг другу в глаза. Мгновение, которое кажется Киллорану истинной вечностью. Мгновение, которого достаточно, чтобы сгореть словно мотыльку в таком непривычно холодном огне Ривер. Он знал, он понимал, что уничтожил ее, разбил сердце, но только сейчас наконец понял насколько. Шон отдал бы все что угодно, лишь бы Лэрд снова была веселой, смешной, немного наивной и бесконечно неуклюжей. Он хотел вернуть ее беззаботность и невинность, все то, что он отобрал у нее одним глупым и нелепым поступком. Ему казалось, что он защищал ее от самого себя, а на деле сделал только хуже. Все, что он теперь мог для нее сделать это действительно уйти и больше не возвращаться, даже не приближаться на расстояние пресловутой сотни ярдов. Возможно, стоило бы совсем уехать из страны обратно домой в Ирландию или по программе медики без границ как можно глубже в Африку. Главное быть подальше от Лэрд и не мешать ей быть счастливой без такого мудака, как он сам. Но с этим всем Шон планировал разбираться потом, сейчас намного важнее было доставить девушку в больницу.
«I need you like a heart needs a beat» Шон |
Он не считает секреты секретами.
В нем звенящая тишина и пустота с колышущейся внизу темнотой, которая ничего в себе не хранит.
Он не был щепетилен в вопросах общения с людьми чужими. И если Рита считала его своим, «знакомым тысячу лет», то он наоборот. Он – действительно Рыцарь, который полюбил свою даму на один только турнирный сезон, который будет биться за ее честь здесь и сейчас.
Он не любил обман, когда для оного не было существенных причин.
Поэтому он предлагает ей яблочко еще раз. Карамельные потеки стекали по сочной мякоти, сладко, соблазнительно. Вкусно.
- Не отравлено, правда-правда.
Солнце продирается сквозь пушистые облачка из сладкой ваты, жестоко окатывает асфальт невыносимым жаром, плавя его под ногами, заставляя поджимать босые пятки под лавочку. Он смотрит на Риту сквозь ресницы, улыбается, чуть морща нос, а потом стягивает шлем, обнажая примятую шевелюру.
«We don't have to make friends» Джастин |
Меня возбуждает танец. Я обожаю танцевать с тех пор, как мне исполнилось четыре. Хотя отец говорит, что эта любовь проявилась гораздо раньше. Но я этого не помню. А вот в четыре – помню. Я напялила мамины туфли и нитку бус, нарисовала губы не так, чтобы ровно, всё как в распространённых шутках про маленьких принцесс. Музыка играла не у нас, она просачивалась сквозь открытое окно с улицы, где у тротуара остановилась жёлтая машина такси. И она как будто растворялась в теле, невозможно было устоять. Даже в весе за сто кило я больше всего любила не еду, как не забывали ежедневно предполагать мои одноклассники, а танцевать. Но позволить себе это, по-настоящему позволить чувствовать музыку, пропускать её сквозь себя и не бояться, что меня засмеют, я могу только сейчас, когда моё тело настолько выработано, выточено, что любой поворот, взмах рукой, движение бёдрами, не смотрятся комично. Они выглядят сексуально, маняще. Меня хочет не только Роджер, и не только тот парень у стойки, не стесняющийся высказывать по-русски. Я столько раз танцевала перед зеркалом, оттачивая эти движения, что хочу себя сама.
«Замёрзнем, коли дров не наломаем» Лидия |
До душевного покоя было еще далеко, жизнь то и дело подбрасывала ему дополнительной пищи для размышлений, которая не проходила мимо, а скапливалась где-то на задворках сознания, истязая и сковывая любые попытки вырваться из адского круга наслоений собственной личности. Мысли, как и водилось, доканывали его куда скорее и серьезнее, нежели все жизненные невзгоды вместе взятые. Он летел в Кельн не потому что его звала за собой работа, а потому что он в который раз бежал от самого себя, бежал от сутолоки слитых один в один невыносимых будней, от тех трудных решений, что приходилось ему принимать каждый день, и в которые не входила его врачебная практика - тут-то как-раз все было предельно просто и едва ли задевало его чувства хоть сколько бы то ни было возможно, если у него и вовсе имелись связанные с искомым состраданием. Его пациенты никогда не были для него личностями, лишь кусками мяса, на которых он оттачивал свое безупречное мастерство, и он был далеко не единственным хирургом, кто придерживался подобной политики в отношении больных - не абстрагируйся от подобных слабостей, и их жестокая профессия выжжет всякого дотла, оставив лишь рефлексирующую пустую оболочку на месте человека.
«выяснив все между нами обоими, кровь на стене мы заклеим обоями» Рэй |
Тот далёкий вечер игры с дочерью отчётливо всплывает в голове. У Джесс было простенькое домашнее задание. Сыграть гамму пару раз и постараться запомнить пару акцентов.
Символы.. “Штуки!” - как их запомнила для себя Джесс, обозначения силы удара, плавности, громкости. Холлоуэй бы сейчас запросто рассказал Раулю, - всю эту техническую лабуду. Но посади его за инструмент, на котором правда надо играть руками, и получишь очень смешного взрослого, который вмиг позабыл, для чего нужны пальцы. И последовательность нот в мелодии он тоже запомнил механически, как на автомате.
Он чуть улыбается, когда Ранье хвалит, понимая, что ещё немного и покраснеет. Но не из-за гордости а скорее из-за стыда. Собственные руки кажутся не такими подвижными или послушными. Пока он думает, парень успевает сменить тему, и Хэнк мягко переплетает свои пальцы с его, слушая, какая Джессика замечательная. Только Хэнк сейчас не может думать про Джессику. А вот про пальцы Рауля может. И воспоминания о дочери сменяются другими, более волнительными. Того вечера, когда Рауль играл на пианино, а Хэнк наблюдал.
«Пульс» Хэнк |
|
Не новое, а заново. |
Лучшая игра недели |
Они же были такие же. Молодые, обоюдоострые, взрывные, но чаще молча затаивающие обиды и недомолвки, что накапливались как снежный ком, а потом обрушивали друг на друга кипящую лаву эмоций, стремясь выжечь все до тла. И прощались каждый раз как в последний, и уходили друг от друга навсегда. Навсегда, наверное, в кавычках, наверное знали, где-то на интуитивном уровне, что это не по-настоящему, что вернувшись, постучав в закрытую дверь, она окажется не запертой.
Ну душе слишком спокойно, серо, будто не происходит ничего необычного, будто это рядовой день, не отличающийся от многочисленных прожитых. Стягивая с плеч джинсовую куртку до локтей, Рут подставляю шею, лицо и острые плечи лучам утреннего солнца, прикрывая глаза от яркого света, делая глубокий вдох полной грудью. Совсем не страшно, считает нормальным все то, что делает, что уже сделала и что планирует делать дальше. Вот только что я буду делать с этим дальше?
Рут | Странная и непонятая им девушка, что почти каждый деть топтала пол его палаты, мало говорила, но пристально смотрела на Батлера, а затем уходила, как будто в последний раз. Одаривала его таким многозначительным, прощальным взглядом, что у мужчины не оставалось и сомнений что до ее потенциальной явки, которую она обещала осуществить, как только у нее появится свободное время. Но девушка приходила, так же молчала и долго смотрела, будто запоминая, как он выглядит. Отработанные вопросы без интереса: «как дела» и «как себя чувствуешь», такие же сухие ответы «все хорошо, жить буду». С каждым приходом Рут, она порционно выдавала мужчине новую информацию о его прошлом, в правдивости которой Сет не мог усомниться. Ведь как ни крути, а эта странная блондинка была его единственным посетителем, единственной знакомой, что была знала его до больницы и хоть как-то могла помочь наставить на начатый некогда путь.
Сет |
